Патерсон Коста - СССР 2.0
– Ханяд тон? – любопытствовали дети, жестами показывая, как он пришел сюда.
– Петроградхад, – из Петрограда, – отвечал Петро.
Жители поселка засмеялись, возможно, потому, что никогда не слышали такого слова.
– Где остальные? – злобно спросил его Мюсена.
– Я пришел один. Я не из Кармакул, и не имею ничего общего с этими людьми, я пришел помочь вам, – отвечал Петро.
Женщины и девушки, в свою очередь, хотели знать, как его зовут, и он сказал: «Петр», – они повторяли, коверкая, выходило что-то вроде «Потер» или «Пиота». Тогда он, улыбаясь, сказал: «Петро!», – и оказалось, что это имя ненцам было легче повторить. Петро посмеялся про себя, думая, как иронично получилось. Он обычно представлялся как Петр, по-русски. А здесь его приняли именно с украинским именем Петро. Как украинец, он словно лучше чувствовал народ, как если бы они были братьями, потому что у них было что-то общее: как украинцы, так и ненцы были жертвами русского империализма.
Петро сын киевлянина и смолянки. Для украинцев, особенно для семьи отца, он Петро, для русских – Петр. Его родители познакомились в Санкт-Петербурге, который позже был переименован в Петроград. Отец был инженером, а мать филологом. С детства Петро интересовался историей и культурой разных народов и читал все, что находил, о народах Российской империи: грузинах, русских, татарах, казахах, удмуртах, козаках, беларусах, эстонцах и многих других. Но больше всего его впечатляли народы севера, потому что о них было известно очень мало. Он задавался вопросом, как эти народы выживали в столь неблагоприятных условиях, если для него даже в Петербурге было уже слишком холодно. Еще в детстве Петро пытался соорудить в своей комнате чум из метел и покрывал, чтобы проверить, правду ли пишут, что такое жилище защищает от холода. Он удивлялся, почему в его городе не строили дома в форме конуса, как у ненцев, ведь так они бы лучше сохраняли тепло.
Уже подростком Петро решил, что будет изучать этнографию, чтобы записывать обычаи народов, которые традиционно не имеют письменной культуры, и неизвестны для большей части страны. Он верил, что таким образом сможет защитить их от корыстных интересов империи. Живя в столице, он замечал, что все больше и больше людей приезжали в город в поисках работы и лучших условий для жизни, и в итоге часто забывали свою культуру, как это случилось и с его отцом, Мыколой, который мигрировал в Санкт-Петербург и стал называть себя Николаем. Он редко говорил по-украински, разве что когда напевал вдруг вспоминавшиеся ему песни из детства. Поэтому Петро не выучил бы по-украински вообще ничего, если бы иногда не навещал своих родственников по отцовской линии.
Возможно, под влиянием матери он начал проявлять интерес к другим культурам. Она изучала филологию и свободно говорила на немецком и французском, помимо русского. Хорошо знала латынь и древнегреческий, которые очень интересовали Петра, так как на этих языках никто уже не говорил.
– Важно изучать прошлое, чтобы расшифровать те знания, которые оставили наши предки, – говорила мать. – Для этого мы и изучаем языки народов, которые больше не существуют, но оставили огромное культурное и научное наследие.
– Значит, мы происходим от греков и римлян? – спрашивал Петро, на что его мать отвечала:
– В некотором смысле, сынок. Давным-давно жили люди, от чьего языка произошли многие языки в мире, в том числе индо-европейская семья, к которой относятся русский, греческий, немецкий, французский, латинский и многие другие. Но помимо лингвистических теорий, я верю в общих человеческих предков, которые объединяют все народы мира.
Интересно, что мать Петра, Альфия, имела татарское происхождение, но не говорила по-татарски. Когда сын спрашивал ее о причине, она со некоторым смущением отвечала:
– Почти у всех русских есть что-то от татар, сынок. Но мало кто говорит по-татарски. Так же, как греки сегодня не говорят на древнегреческом, а древние римляне разделились на множество народов и языков; татары и многие другие народы, которые сейчас населяют Россию, сегодня говорят на общем, русском языке. Завтра таким языком может стать немецкий, арабский или китайский, кто знает…
Эта эфемерность в уклончивом рассказе матери волновала Петра: «Если одну или две тысячи лет назад никто здесь не говорил по-русски, то нет никакой гарантии, что через тысячу-две лет еще будут говорить, а даже если и будут, этот язык будет сильно отличаться от того, на котором мы говорим сегодня, настолько же, насколько язык наших предков времен Московии отличается от теперешнего русского языка».
«На атласах остается только то, что уже стало историей. Вавилон, Спарта, Теночтитлан, Карнак, – все, что дошло до нашего времени об этих цивилизациях, известно только потому, что кому-то пришло в голову задокументировать, какой была жизнь в тех местах и в те времена, или пойти туда сегодня и попытаться „расшифровать“ их руины. Было бы замечательно, если бы существовала машина времени, чтобы вернуться в прошлое и посмотреть, как вершилась история, или отправиться в будущее и увидеть, какими мы станем, но, к сожалению, это невозможно. Пока мы можем только документировать то, что существует сегодня, потому что даже сильнейшие цивилизации могут в один прекрасный день исчезнуть или превратиться во что-то иное. Как бы мы ни были уверены, что наша империя великая и вечная, может случиться все, что угодно, и даже если она не распадется из-за внешнего вмешательства, то изменится изнутри, под неумолимой властью времени…» – думал Петро.
Во время учебы в Петербургском университете он познакомился с Наташей, своей будущей женой, воспитанницей Смольного института благородных девиц, известного учебного заведения для девушек из знатных семей столицы. Наташа была из зажиточной купеческой семьи, и ее родственники насмехались над идеями Петра, потому что ценили гораздо больше происходящее в Западной Европе, чем северных оленей и белых медведей. Тесть Иннокентий Петрович, однако, считал идеи зятя интересными и даже решил финансировать экспедиции Петра на север, когда тот закончил обучение. Петро завоевал расположение тестя с первой же встречи – возможно потому, что отца Иннокентия также звали Петром.
Шла Великая война, которую Петро считал абсолютно глупой. Тысячи молодых людей были вовлечены в конфликт, цели которого они сами не понимали, и погибали за царя, которого мало заботили их жизни. Петро не хотел в этом участвовать, не только потому, что он был за мир, но и потому, что не хотел прерывать свои исследования в Арктике. Иннокентий Петрович, освободивший Петра от военной службы с помощью своих влиятельных друзей, восхищенно слушал рассказы зятя о коренных народах севера, особенно о том, как, по словам Петра, когда-нибудь станет возможным быстро проехать из России в Северную Америку через Арктику, что будет угрожать выживанию и сохранению народов тундры. Что пугало Петра, то для Иннокентия Петровича означало возможность прибыли, он представлял, как сможет обогатиться, продавая меха в Северную Америку, открыв новый путь. Он сколотил состояние на продаже шуб для российской аристократии. Петро не был в восторге от такого занятия, хоть и знал, что благодаря шкурам животных человек выживает в таких холодных местах, как Россия. Как-то раз он предложил Иннокентию Петровичу разводить медведей и лисиц для убоя и производства меха. Тот лишь рассмеялся, посчитав идею абсурдной. Как это возможно – завести ферму диких зверей? Кто же будет пасти эти «стада»? Волки? Иннокентий Петрович хохотал. И все-таки Петро убедил тестя охотиться более разумно, учитывая такие природные факторы, как периоды спаривания и рождения детенышей, которые, осиротев, оказывались беззащитными и погибали.
Иннокентий Петрович жалел, что у него не было сына, который мог бы позаботиться о его делах, а была единственная дочь Наташа, которая не имела никакого таланта к управлению. В любом случае, Иннокентий Петрович приветствовал ее намерение выйти замуж после окончания учебы, ведь так у нее появится партнер, с которым она сможет вместе вести дела после смерти отца. К несчастью тестя, у Петра не было предпринимательской жилки, как только появлялась возможность, он стремился на природу. С другой стороны, это было даже хорошо, так как большая часть работы проходила на открытой местности. Петро был очень умен и имел прекрасное видение будущего, предчувствуя многие события, и за это Иннокентий Петрович любил своего зятя.
Однажды, когда кузены Наташи насмехались над горничной, подставив ей подножку, так, что та упала, опрокинув серебряный поднос с вином бордо, и расплакалась, Петро сказал им, что в один прекрасный день бедные и угнетенные восстанут с оружием в руках и свергнут богатых и властьимущих, как уже было в истории, например, во время революции 1905 года, и что он хотел бы быть как можно дальше в этот день. Они смеялись и намекали, что Петро сочувствовал бедным потому, что сам был одним из них, сын хохла и татарки. Наташа заметила, что родители Петра недавно погибли в железнодорожной аварии и не стоит оскорблять их память. Петро же, который в это время еще был в трауре, про себя вздрогнул, но внешне остался спокоен, хотя мысленно хотел бы расстрелять этих проклятых белоручек. Его родители, имевшие счастье умереть вместе во время радостного путешествия, не одобрили бы, если бы их сын потерял контроль над собой и причинил еще больше боли себе и окружающим. Петро просто посмотрел на них и ответил, что продолжать действовать таким образом только приблизит упомянутое событие. Чем больше разница между социальными слоями, тем ближе финальная классовая борьба, когда огромная масса нищих объединится, чтобы свергнуть буржуазию. «Продолжайте в том же духе, и вы увидите воочию то, о чем я говорю», – сказал Петро. И все нервно засмеялись, это был смех с примесью страха, потому что после революции 1905 года, которая принесла напряженность и политическую неопределенность, они знали, что это было очень вероятно. Смеялись же, чтобы забыть об этом, чтобы не признать свою неправоту. Позже, однако, они с горечью убедились, что Петро был прав.
